Публикации

2002
Аля Харченко, Великий совок. Михаил Рогинский в Третьяковской галерее, Коммерсантъ, 10.10.2002, Москва

В Третьяковской галерее на Крымском валу открылась "Пешеходная зона" — выставка Михаила Рогинского. Гений советского подпольного искусства больше 20 лет живет во Франции, но все так же рисует очередь в рыбном отделе, просителей в ЖЭКе и алкашей у пивного ларька. Михаила Рогинского долго не признавали в СССР. Причем не Союз художников и партия большевиков, что было бы естественно и почетно, а свои же андерграундные художественные круги. Коллекционеры предпочитали легкую свободную манеру Анатолия Зверева, при жизни признанного гением московского неофициального искусства. Вещи Рогинского, изображения гигантских примусов, чайников, штанов и знаменитая ярко-красная "Дверь" (обычная дверь, густо покрашенная масляной краской) всех ставили в тупик. Должно было пройти немало времени, прежде чем Михаил Рогинский получил почетное звание пионера отечественного поп-арта, нашего советского Энди Уорхола и Джаспера Джонса.

харченко фото Миша.png

В 1978 году художник эмигрировал и поселился в Париже, разделив свою жизнь на "до" и "после". Точно так же разделена и третьяковская "Пешеходная зона". Первая половина выставки — ранние, ставшие хрестоматийными работы художника от "Мосгаза" до разнообразной кафельной плитки, приклеенной к холсту. Вторая часть посвящена относительно свежим, написанным в период с 1995 по 2002 год картинам Михаила Рогинского, героями которых стали город и его жители.
Город — отнюдь не Париж, а Москва. Московские места узнаваемы, но на всякий случай снабжены подписями-подсказками: трамваи на Соколе, остановка на Хорошевском шоссе, кусок тротуара на Петровке. В этих декорациях периодически возникают люди — безликая бурая масса, повисающая на поручнях в метро или давящаяся в магазинной очереди. Если из этого месива и выпадают отдельные персонажи, то лица их почти неразличимы. Заняты все вещами совершенно прозаическими: женщины развешивают белье, мужики поутру ждут открытия голубой палатки с надписью "Пиво", а потом разливают горькую по стаканам. Картинка ползущего по рельсам трамвая сопровождена текстом-мыслями звереющей от холода толпы: "А им-то что, они все в 'Чайках'".
Сначала эта верность изображения советской жизни, как будто бы давно исчезнувшей, удивляет. Слушаешь самого художника, который говорит о том, что, по его мнению, "ничего с тех пор не изменилось. Ну, может, вывески другие да транспорт на улицах не такой" — и не понимаешь, почему он предпочитает делать вид, что все осталось прежним.
Потом вспоминаешь о судьбе самых успешных экс-советских художников на Западе. Вроде Ильи Кабакова, или Виталия Комара и Александра Меламида, или самого Рогинского. Все они упорно сохраняют сыновнюю верность родившей и воспитавшей их, но уже не существующей стране. Они делают все для того, чтобы сохранить тот творческий импульс, который советская жизнь давала тем художникам, не боявшимся пристально на нее смотреть. И чем дальше Россия от этой жизни, тем более ценным импортным товаром становится для нас их творчество.
Не случайно они предпочитают держаться и работать как можно дальше от нынешней России, чтобы не разрушить образ, который они так старательно лелеют. Вот уже двадцать четыре года в семнадцатом округе Парижа художник Рогинский пишет все те же московские улицы и спешащую по ним толпу, но "в более эскизной манере", а на вопрос, не думает ли он вернуться в родной город, лаконично отвечает: "Думаю. Ну и что?"

   0 / 0